С начала войны в Украине прошел уже год. И за этот год в России заметно ухудшилась ситуация для активист_ок, не только из-за последствий атаки на соседнее государство, но и из-за ужесточения законов, связанных со свободой слова. Мы поговорили с пятью ЛГБТ+ активист_ками о том, как они чувствовали себя год назад, поменялось ли их отношение, а также, как не сдаваться при постоянно ухудшающейся ситуации с правами человека.
Регина Дзугкоева
психологиня и руководительница дальневосточного движения «Маяк»
Потихоньку я начинаю понимать, как мы могли такое допустить, как вообще все эти вещи (войны, конфликты) происходят.
Также пришло осознание того, что нельзя быть аполитичным. Никогда, ни в каком возрасте, ни в какой стране, ни в какое (мирное) время!
Понятно, что я, со своей стороны, за последние пять лет достаточно много сделала. Много, открыто говорила, вникала в политику, хотела понимать и знать, что происходит в нашей стране.
Жалею только о том, что не стала вникать во все эти вещи (вооруженные конфликты, пытки в тюрьмах и в полиции, нарушения прав человека, нищета в стране) раньше.
Война началась, действительно, очень давно и такое молчаливое одобрение многих россиян, в том числе и мое молчание, привело к катастрофе.
С какими проблемами вы столкнулись?
Я лично столкнулась с преследованием от государства. Я думаю, моя персона так сильно интересует «органы», потому что у нас небольшой регион, иноагентов в регионе мало, и я одна из них. Или, так скажем, людей, которые борются с этой системой мало, и я, как «бельмо на глазу».
И вот я лично столкнулась с колоссальным преследованием: полиция, ФСБ, заведение административных дел по иноагентсткому статусу, блокировка моих российских карт, признание меня лично иноагентом. Мне пришлось уехать из страны, это тоже сложное переживание для меня.
«Маяк» столкнулся с тем, что ЛГБТ+ люди после начала войны стали больше приходить в нашу организацию, а вот после вступления в силу гомофобных законов и приездов полиции на наши мероприятия — меньше. Люди стали прятаться, а мы ушли больше в онлайн. И, конечно же, часть людей просто уезжает из России. И это плохо, грустно. То есть хорошо, что люди спасаются, люди уезжают, остаются живыми и не в тюрьме, но плохо тем, что это влияет на активизм, на развитие ЛГБТ+ движения в регионе, потому что оно уменьшается.
Но мы продолжаем работать, несмотря ни на что. У нас даже офлайн мероприятия возвращаются, у нас есть коммьюнити-центр. Люди приходят, люди любят «Маяк», люди сильные и смелые во Владивостоке.
Огромная проблема, с которой столкнулось ЛГБТ+ коммьюнити в нашем регионе, что на квир-людей стали заводить дела, связанные с терроризмом или экстремизмом. У нас есть 2 таких случая. На одного трансгендерного парня завели дело, он сейчас в СИЗО по статье об экстремизме. Он написал в каком-то маленьком чатике, где было 20 человек, как делать коктейль Молотова и тут началось….
Как война повлияла на вас и ваш активизм?
Лично на меня война повлияла тем, что я радикализировалась. За этот год я более радикально стала смотреть на многие вещи. Я хорошенечко усвоила, что аполитичность, тихая смиренность, замалчивание приводят к очень большим проблемам и к войне. Война сильно открыла мне глаза, поэтому многие вещи, которые, мне казалось, надо делать мирно с цветочками, через год войны я стала понимать, что это не работает. Особенно для России и чиновников в России. Возможно, для них какие-то другие нужны методы.
Как вам удается не сдаваться?
Кто сказал, что мы не сдаемся? Я за 8 лет активизма сдавалась очень много раз.
Были срывы мероприятий, были срывы эмоциональные, тысячу раз хотелось все бросить и уйти, но потом я вставала, отряхивалась и шла дальше помогать, учить, просвещать, спасать, строить мирное, развитое, принимающее, счастливое общество.
Моя эмиграция, иногда, мною воспринимается как то, что я сдалась. Но я верю, что обязательно вернусь и продолжу свою любимую работу, общаясь лично с людьми. Сейчас я работаю только онлайн.
Алекс д.
авторка текстов для «Килькота», Санкт-Петербург
С какими проблемами вы столкнулись в этом году?
Сейчас тяжело вообще говорить о своих проблемах, все кажется таким незначительным по сравнению с тем, что проживают люди там. Депрессия, конечно, накатывает волнами. Особенно, когда много плохих новостей. Кажется, что вся жизнь на паузе, невозможно строить какие-то планы. Сильно уменьшилась моя сеть поддержки, все разъехались по разным странам. От этого еще тяжелее все это проживать.
Как война повлияла на вас и ваш активизм?
Фокус активизма сместился, раньше больше ресурса тратила на экологию и права животных. Сейчас все, что есть, уходит на поддержку людей.
Как вам удается не сдаваться?
Психотерапия — это конечно наше все. Общение с людьми, которые разделяют мои моральные ценности, активная забота о себе. Все равно пытаюсь строить планы, чему-то радоваться. Власти было бы только на пользу, если бы мы все сдались. Даже если сейчас я мало, чем могу помочь, все когда-то заканчивается, пройдет и этот кризис. И я бы лично хотела, чтобы к тому моменту в России остались квир люди, живые и психически, насколько это возможно, здоровые.
Полина (она/их)
волонтер_ка и активист_ка сопротивления
Про похоронные бюро — это реальная штука, но выглядело в первые дни это так: тна картах были указаны адреса бензоколонок, каких-то ТЭЦ, еще чего-то: того, что точно никак не связано с похоронками. Времени разбираться это отметили так удачно тролли или нет — не было. Мы просто сидели над картой Киева в Гугле и слали репорты на все это. Отметки снова появлялись, и мы снова репортили. Потом начали приезжать беженцы (на начало войны я была не в России), и мы начали собирать помощь, волонтерить на местах.
Вывоз активисток из России тоже был тяжелым, многие подруги — ученые. Они бросили все и уехали, лишь бы их не использовали на войне.
С какими проблемами вы столкнулись в этом году?
Выгорание. Ты в постоянном активизме, без продыха. Без денег. Работы почти нет, плюс активизм: последние месяцы я почти не ела, потому что просто не было денег. Про выгорание еще скажу, что наблюдаю будто у людей вокруг уже поствоенная риторика — они теоретизируют и говорят о будущем, как о свершившемся. Люди же умирают, умирают без конца. Волонтерство так и не стало видимым. Все это фрустрирует.
Как война повлияла на вас и ваш активизм?
Активизма стало больше, мой активизм как деколониальной активистки перестал, частично, быть маргинальным. То, о чем мы говорили десятилетиями, наконец было увидено другими людьми. Правда, очень много работы: империализм, расизм и психофобия никуда не делись. Люди все еще не хотят слышать мнение меньшинства, обещая нам «разобраться с этим потом». Только в чем смысл, если ты не можешь услышать в самый сложный момент самых угнетенных? Когда ты услышишь их?
Война меня сломала физически — мое тело отказывает работать. Но мы продолжаем делать это, потому что это нужно.
Как вам удается не сдаваться?
Честно, я, наверно, не буду говорить, что «ой, да я — кремень». Нет, мы тоже люди, фрустрация приходит и окатывает с ног до головы. Но, наверно, помогает понимание, что надо все брать в свои руки. Не быть безучастным, не думать что тебя это не касается: будь то лагеря беженцев, отношение полиции, политика. Мы, наши жизни — это и есть политика. И если мы позволим другим решать за нас, как это делали до этого — то мы также останемся без прав, без самих себя. Кооперация и взаимоуслышание — это та вещь, которая держит меня на плаву. Ищите тех кто вам близок, говорите, дышите. И берегите себя. Обнимаю каждую, каждого — всех.
Елена (имя изменено)
активистка, Санкт-Петербург
С какими проблемами вы столкнулись в этом году?
Основное — это ментальное состояние. Оно стало очень нестабильным, я несколько раз обращалась за психологической помощью. Первые месяцы я плохо ела и спала, был небольшой посттравматический момент после задержания и суда (у меня административка 20.2.2, штраф).
Моя семья теперь живет в нескольких странах и это оказалось сложнее, чем я могла представить.
Многие инициативы Питера уехали, и мы остались более видимы и от этого уязвимы. И это страшно.
Но я справляюсь, иногда лучше, иногда хуже.
Как война повлияла на вас и ваш активизм?
Мой активизм и без того не сильно открытый и масштабный, стал еще большим подпольем. Это сложно и не всем подходит, ты, как будто, бежишь нескончаемый марафон. И еще и можешь получить осуждение, что переживаешь за законы или приход полиции.
В некоторых каналах говорят: «Просто не бойся, используйте все аббревиатуры, иноагенство ― это легко и просто, не зарывайся раньше времени, вот придут, тогда все решим».
А решать приходится сейчас, решать, осознавая, что это я — активистка, а люди, которые пришли на мероприятие, хотят расслабиться, пообщаться, не цензурировать себя хотя бы в одном месте. Да, мне очень страшно, за себя, за друзей, за то как мы с девушкой продолжаем держаться за руки в метро и на улице, но я продолжаю делать малое, что могу и умею.
Как вам удается не сдаваться?
За прошлый год я открыла, как сильно мне помогают увлечения, никак не связанные с учебой, работой и активизмом — это ручная лепка из глины и рисование.
Еще посиделки самые разные с друзьями, близкими, когда не получается я хожу на комьюнити-ужины для сообщества и нежно их люблю, пообщаться, поесть, посмеяться и ощутить себя в большой дружной семье.
И книги, мне они помогают отвлечься и найти опору под ногами.
Невероятные дайкессы, неподражаемые пидессы и голубенькие, очаровательные бишечки и небинарочки, поразительные килькоты — вы все сильные и стойкие, смелые и ранимые, блестящие и сексуальные — все будет квир и будет мир!
Анонимно
активист, можно именовать «отбывшим москвичом»
С какими проблемами вы столкнулись в этом году?
Моя позиция — за мир. Я столкнулся с непониманием со стороны родственников. Но я смог обратить их взгляд внутрь себя, воззвать к их чувствам. Это помогло, и мы перестали спорить на тему того, что вообще происходит. Мне кажется, это очень важно — в личных разговорах уходить от всего этого телевизионного пафоса и истерии в уютные моменты вашей личной истории, проживать не чужую волю, а собственную.
Ну еще, пожалуй, не смог заменить загранник из-за требований предоставлять справку из военкомата.
Красная линия для меня — это не столько сама война, сколько огромное количество античеловечных законов, принятых за последний год. Для меня все однозначно: отсутствие закона против домашнего насилия, гонения на отдельные категории граждан, запрет слов и собственно цензура, попытка запрета абортов — это все фашизм и ничем иным быть не может. В стране, где узаконено беззаконие, я жить не хочу.
Как война повлияла на вас и ваш активизм?
Последний раз я выходил на согласованный митинг в августе 2019, поддерживал «Комитет против пыток». После начала войны, я повторял одно: «убивать людей нельзя», повторял всем и каждому при любой личной встрече, если речи заходили в сторону размышлений и оправданий войне. Сейчас больше говорю о том, как в нашей стране отнимают у человека лицо и право быть собой.
Как вам удается не сдаваться?
Несмотря на то, что все мы (люди) — это большой человейник, каждый из нас способен проживать свою персональную линию достойно, к этому и следует стремиться. Во-первых, необходимо обеспечить свою безопасность. Во-вторых, обязательно что-нибудь делать, а лучше заниматься любимым делом. Мы сами формируем мир вокруг себя: в мае 2022 я думал, что уезжать это сложно, но я просто был не готов прощаться с привычной жизнью. Как только я решил, все стало возможным.
Каждый день где-то идет война, эту мы ощущаем, потому как она ближе к нам. Сейчас, когда старый мир рушится, важно найти себя, быть собой, жить свою жизнь, устраивать новые связи, принимать свой новый круг. Творите, если вы творец, стройте, если строитель. Помните: искренне бескорыстно помогать можно только из ресурса, поэтому позаботьтесь о себе и отдавайте то, что можете отдать. На мой взгляд, если каждый научится заботиться о самом себе, нуждающихся станет меньше, а значит, мы станем немного ближе к миру и счастью. Ведь счастливым человеком сложно манипулировать.
